Из жизни карамели  - Виктория Платова

«Наё…кой», – как выразились бы Колян Косачёв и примкнувший к нему Гоблин.

Ничего особо кулинарного и ценного с точки зрения расширения профессионального кругозора в нем не было.

– …Тут другая жопа… – после небольшой паузы произнес всезнающий Гоблин.

Рыба-Молот инстинктивно оглянулся в поисках дополнительных задниц, но ничего похожего на них не нашел. Исключая саму ситуацию, естественно.

– Вообще-то – она одна.

– Х..й знает, получится ли насухо.

– А ты бы что рекомендовал?

– Для начинающих я бы рекомендовал вазелин «Норка».

– А этот-то чего советует? – Рыба снова обратил взор к синьору Барбозе, переместившемуся с обломков балдахина на покосившуюся спинку кровати.

На этот раз Гоблин не стал манкировать обязанностями синхрониста и выразился в том духе, что сначала нужно ввязаться в драку, а там видно будет.

Спустя довольно непродолжительное время, общими усилиями и при непосредственной помощи податливой, как воск, Веры Рашидовны, Рыба получил наконец возможность осуществить все свои гнусные мечты.

И – едва не улетел к звездам.

В самом прямом смысле этого слова: перед его взором проплыли туманности Лисий Мех и Подбитый Глаз, пронеслась туманность Бегущий Цыпленок. Чудом избежав всасывания в черную дыру, Рыба-Молот выскочил в районе Кассиопеи. И тут же увидел болтающийся без дела звездолет «Заря». И экипаж четырнадцатилетних отроков, в полном составе приникший к иллюминаторам.

– Низзя! Зась! – просемафорил им Рыба. – Детям до шестнадцати!

И волевым усилием схлопнул картинку.

Уход Веры Рашидовны он запомнил смутно. Вернее, это не был уход в классическом смысле слова: науськиваемый Гоблином, Рыба просто выставил Железную Леди за дверь, окатив градом отборных ругательств. Вера Рашидовна впрочем не обиделась. Ругательства отнесла к особенностям темперамента «душеньки», ежесекундно благодарила и повторяла как заведенная, что в жизни не испытывала столь ярких переживаний, духовных и телесных. И что Рыбу-Молота нужно отлить в золоте и поставить на центральных площадях всех мировых столиц. Напоследок обозвав скромнягу Бархатова «своим повелителем» и намекнув на множество прекрасных и упоительных мгновений, которые ждут их впереди, Вера Рашидовна удалилась.

Унося в волосах измочаленную орхидею.

Оставшись один, Рыба сел подсчитывать убытки.

Во-первых, он (неоднократно и всеми доступными способами) совратил чужую жену.

Во-вторых, он мерзко изменил своей единственной и неповторимой любви – Изящной Птице. А скромная память о ней – цветочек-орхидейка – унесен в неизвестном направлении.

В-третьих, если подобные игрища перейдут в разряд постоянных, то он рискует не дожить не только до Нового года, но и до наступления календарной осени. Семижильная нимфоманка, госпожа Родригес-Гонсалес Малатеста, его ухайдокает, тут и к гадалке не ходи.

– Чего делать-то? – обратился он к своим недавним покровителям, соглядатаям и соучастникам – Гоблину и Луишу Фернандешу Барбозе. Но в голове и окрестностях царило затишье: очевидно, оба, досмотрев порнуху до конца, перекочевали в другое, более интересное место.

Вот так всегда – санки приходится тягать одному, – грустно усмехнувшись, подумал про себя Рыба. И попытался вызвать виновников всего произошедшего кошмара, злых духов нгылека:

– Вы-то хоть на месте, гаврики?

Обрывки тумана, поплывшего перед глазами Рыбы, подтвердили: гаврики на месте.

Немного успокоившись, Рыба-Молот оставил подсчет моральных издержек и переключился на физические. Тут его ждал целый букет неприятных открытий.

Во-первых, слегка саднил натруженный пенис.

Во-вторых, саднила правая щиколотка, с которой была похищена злосчастная орхидея.

В-третьих, саднило левое ухо.

Со щиколоткой Рыба и заморачиваться не стал (если уж придется ужасаться последствиям, то лучше делать это при свете дня), а ухо…

Ухо стало серьезно беспокоить Рыбу после того, как он цапнул рукой мочку и обнаружил что ее форма непоправимо изменилась. Обычно вытянутая наподобие десерта «Chuvisco», она венчалась полукружием правильной формы. Теперь, насколько мог судить Рыба, полукружие – хотя и сохранило правильность формы – не выпирало, а казалось вогнутым.

Терзаемый самыми нехорошими предчувствиями, Рыба побрел в ванную, по ходу вспомнив, что полуолигархическая самка Вера Рашидовна не единожды совала ему в уши свой язык. Но сованием языка дело не ограничивалось, за ним следовало обмусоливание и покусывание. Еще какое покусывание! Как только она вообще не отчекрыжила…

А если – отчекрыжила?!

Как Тайсон Холлифилду?!

Да нет, такого быть не может! Иначе он почувствовал бы страшную боль и кровища бы хлестала так, что мама не горюй.

Приободренный Рыба сунул физиономию в индийское зеркало над испанским умывальником и чуть не рухнул на итальянскую плитку: мочка левого уха отсутствовала как класс!

Но при этом само ухо не выглядело так, как будто рана нанесена час или два часа назад. Процесс заживления кончился еще до того, как Рыба-Молот обнаружил потерю. И теперь о ней напоминала лишь розоватая полоска по краю.

Ничего себе – регенерация! Похлеще, чем во всех фильмах о далеком будущем – типа «Пятого элемента», который они с Рахилью Исааковной смотрели ровно пять раз. Рахиль Исааковна – из-за Брюса Уиллиса, а Рыба-Молот – из-за Милы Йовович и немного – из-за монструозной оперной певицы Дивы Лагуны.

– Вы, что ли, постарались, анестезиологи хреновы? – спросил Рыба-Молот у затаившихся нгылека.

Ответа не последовало, но и без него ясно – они, они, больше некому.

– А что, нельзя было заодно и мочку пришить, раз вы такие специалисты?

Стоило Рыбе произнести это, как в висках громко застучали самодийские барабаны, что, несомненно, означало: «Хавай, что дают, идиот, и не выпендривайся».

– Ладно, ладно, проехали, – примирительно сказал Рыба, и барабаны тотчас стихли.

За изучением искалеченного уха Рыба провел добрых полчаса, каждые тридцать секунд поминая Веру Рашидовну недобрым словом. Начав с «сучки», он присовокупил к ней еще с десяток нецензурных и близких к нецензурным определений. На этом его матерщинная (о, где же ты, брателло Гоблин!) фантазия иссякла, и пришлось перейти на:

млекопитающих женского рода; пресмыкающихся женского рода; верблюдовых и парнокопытных женского рода; членистоногих женского рода; ракообразных и хордовых женского рода.

А также – отдельной строкой – припомнить волосатую проехидну, обитающую в горных влажных лесах Новой Гвинеи.

Когда вся известная Рыбе фауна подошла к концу, он решил перескочить на неодушевленные предметы все того же рода, но их было слишком, слишком много. И Рыба снова вернулся к «сучке» и даже оплевал все зеркало.